21 марта в пространстве mArs под эгидой Градозащитного пресс-центра состоялся круглый стол «от частного к общему в защите советского архитектурного наследия». Мероприятие стало завершающим в цикле «Хрустального марафона», организованного «Живым городом» в ответ на попытку незаконного сноса зданий, обладающих признаками объекта культурного наследия, на Хрустальной ул., 1: научно-исследовательского центра ракетных войск и артиллерии (НИЦ РВиА) 1954 года постройки и соседнего административного здания 1941 года постройки. В новогодние праздники демонтажная компания “Прайда” по заказу строительной компании КВС попыталась их разрушить, однако была остановлена градозащитниками и Следственным комитетом.
Участники круглого стола — архитекторы, историки архитектуры, преподаватели — потребовали не только сохранения зданий на Хрустальной улице, но и немедленного расширения защитных мер на все архитектурное советское наследие довоенных и послевоенных лет. И также раскритиковали городские власти, в том числе, за неуважение к подвигу народа-победителя в войне с фашистским режимом.
Дискуссия участников круглого стола получилась настолько яркой и содержательной, а нить их позиций — столь же непрерывной, как и «ткань города», что мы публикуем расшифровку выступлений почти в полном объеме..
«Наш классический облик Петербурга, Ленинграда, он создан после войны»
Василий Успенский (В.У.), научный сотрудник Эрмитажа: С первого взгляда ясно, что здание на Хрустальной — памятник. Почему это не понимает КГИОП — это вопрос, который лежит в другой плоскости (хитро улыбается). Конечно, на самом деле они тоже это понимают. Самое главное — чувство, которое возникает при взгляде на это здание. Это чувство родное. У кого-то может возникать ассоциация со сталинской эпохой и всеми ее зверствами. Кому-то может быть противен классицизм 50-х годов, как нечто анахронистическое. Но вместе с тем эти знания явно познаются как свое, как часть нашего дома. Как никакое из современных зданий. На мой взгляд, это последняя архитектурная эпоха, которая вызывает такие чувства. Мы защищаем эти два зданий. Но в их лице — все здания этой эпохи и весь исторический город.
Анна Север (А.С.), писатель, экскурсовод: Конечно, эти здания должны быть сохранены. Лично я болезненно отношусь к любым сносам, мне всегда больно, когда что-то разрушают.
Алексей Лепорк (А.Л.), историк архитектуры, научный сотрудник Эрмитажа: Город — это время. Оно склеивается одно с другим. Для кого-то неоклассицизм или сталинский ампир — не самая любимая архитектура. Но вы выйдите на Литейный проспект. Там до трети домов построены после войны! Нельзя забывать, что весь этот классицизм, про который мы говорим — плод послевоенного восстановления. Город, который был докончен после войны. Вычищен! И площадь Искусств, которая была приведена к состоянию Росси после войны. И так далее.
Наш классический облик Петербурга, Ленинграда, он создан после войны. В сильнейшей степени. И потому если вы начинаете убирать дом на Хрустальной, или Целлюлозно-бумажный институт (ВНИИБ) на 2-м Муринском, или Медсанчасть на Одоевского, или уже убранные дома — дом на углу Лесного или железнодорожное депо на Обводном у Варшавского, — отсюда выбиваются зубья: из этого классического облика города. И потому самая актуальная и важнейшая задача — если КГИОП осознает ценность этих зданий, в чем собственно у меня возникают большие сомнения. Тогда нужно идти по этому пути. Это движение должно радикально быстрейшими темпами происходить. Только тогда этой ситуации не возникнет, как возникло с Хрустальной. Потому что апеллировать каждый раз к Бастрыкину и СК…
Олег Мухин (О.М.), ведущий круглого стола: Разве это наше желание — апеллировать к СК каждый раз?
«Город — это склеенное время. И коль оно склеено, то сохранять нужно все»
А.Л.: Я об этом и говорю. Если бы они были поставлены под охрану, если бы КГИОП это сделал, то этих вопросов не стояло.
Я, как ленинградский человек, эту ленинградскую архитектуру люблю. И понимаю, насколько она качественно нарисована. Идеально нарисована! Если бы нынешние архитекторы так хорошо умели рисовать классические элементы, то и вопросов бы не было. И отсюда возникает классический ансамбль города, про который мы говорим. Потому это напрашивающаяся необходимость.
Василий Михайлович правильно говорит: город — это склеенное время. И коль оно склеено, то сохранять нужно все. Покойный Борис Михайлович Кириков совершено справедливо говорил, когда его спрашивали, что нужно охранять в городе. Он отвечал: всё. Охранять нужно всё. Это среда, которая сложилась.
Сергей Мишин (С.М.), руководитель архитектурной мастерской: Город — это палимпсест. Мы пишем тексты. Это такой длинный текст. И каждое поколение дописывает свои тексты. Порой неудачные. А глядишь, и полюбят, и Столярчука (Анатолий Столярчук), и будут его охранять, и таблички будут вешать. Мое личное предпочтение — это архитектура 60-х — 70-х годов, ленинградский модернизм. Модернизм, Ленинград — они неразрывны. А вот сталинская архитектура пластилиновая.
“Мы увидим ватный город. Он будет гнилой, будет напоминать шкуру немолодого, сильно пожившего верблюда”
О.М.: Пластилин — не пластилин, а Хрустальную 4 января целый день ломали, так и не сломали.
С.М.: Понятно, что это не вентилируемые фасады. Это не ватные дома, которые строят сейчас. Архитектура последних 20 лет — архитектура из утеплителя, из ваты. Когда с этой архитектуры корочка опадет, мы увидим ватный город со штырьками, утеплитель. Он будет гнилой, будет напоминать шкуру немолодого, сильно пожившего верблюда. Местами промокший, местами сгнивший.
Владислав Дегтярев (В.Д.), преподаватель Академии Художеств, искусствовед: А почему мы рассматриваем советское наследие как нечто проблематичное? То, что построено до 17 года — это абсолютная ценность. А ценность построек советского времени нужно доказывать, хотя зачастую их в 30-е — 40-е годы делали те же архитекторы или ученики тех же архитекторов, которые создавали неоклассический Петербург серебряного века. В чем коренится это глубинное недоверие к продукции, совпадающей с годами советской власти?
С.М.: Все, что делалось в сталинское время, было пропитано ложью. Это касается и кинематографа, и литературы. Архитектура сталинского времени: да, она выглядит хорошо. Но если вы попадете в высотку московскую, сталинскую, вы увидите маленькие квартиры с низкими потолками, часто в окно видно задницу статуи, которая загораживает свет.
В.Д.: Хорошо. А советский конструктивизм? Разве это не кустарная архитектура. которая имитирует прогресс? Трамвайные рельсы в перекрытиях и водопроводные трубы в балконных ограждениях — это светлое будущее? Если подходить с таких позиций, то это все порочно, это все не имеет права на существование.
С.М.: Архитектура конструктивизма была первична. Она ничего не имитировала.
«Мы же знаем, как устроен Росси. Да он насквозь лживый!»
А.Л.: Сергей Юрьевич, вы приводите тот самый чудовищный аргумент, который часто приводит КГИОП. Потому что КГИОП в ответ на Медсанчасть на Одоевского что говорит? “А это не первичный классицизм”. А на это что можно сказать? Извините, конечно, но первичный классицизм он где? На Акрополе! Вторичный классицизм в Риме, третичный — на ближнем востоке, четвертичный классицизм в романской архитектуре западной Европы. Пятичный классицизм, более правильный, в ренессансе. Дальше он себя исчерпывает. Дальше в 18-м веке начинается 6-й классицизм. Дальше начинается ампир. Дальше начинается предэклектика и 8-й классицизм, и в эклектике начинается 9-й классицизм. На что каждый раз КГИОПу мне хочется сказать: “А что николаевская архитектура, Сергей Юрьевич? Что николаевская архитектура 1830-х годов. Она что, не лживая?”.
С.М.: Лживая. Мы же знаем, как устроен Росси. Да он насквозь лживый!
А.Л.: Так давайте не будем уводить эту дискуссию в сферу теории.
С.М.: А я поясню, почему я хочу увести. Потому что. Во-первых, ложь — это тоже текст. И он тоже имеет право на сохранение. Эту лживую эпоху мы должны зафиксировать. Город — это архив.
«Ленинград мы долго выносили за скобки и рассматривали только петербургское наследие»
В.Д.: Я услышал то, что хотел. Вы сказали, что Ленинград мы долго выносили за скобки и рассматривали только петербургское наследие. Поэтому сейчас так затруднен разговор о том, что именно нужно хранить в Ленинграде как таковом и настолько болезненны попытки объяснить, что и ложь — тоже текст.
Александр Кречмер (А.К.), историк архитектуры: По поводу лживости. Вспомните, пожалуйста, какой у нас первый дворец Петра Великого? Это деревянный сруб, расписанный под кирпич и черепицу. То есть Санкт-Петербург — это изначально абсолютно лживый город, потому что Россия должна была явить миру новую столицу, равнозначную крупнейшим столицам европейских держав, и Петр, пригласив самых лучших архитекторов европейских — сначала Андреас Шлютер, потом Жан-Батист Александр Леблон… Россия не обладала строительной отраслью, соответствующей масштабам таких крупных архитекторов. Поэтому, к сожалению, строительство Нового Версаля у нас затянулось до такой степени, что в 1725 году мы возвели только Большой Стрельнинский дворец до второго этажа, и мы все знаем, что случилось с Петром Великим.
Институт на Хрустальной является частью градостроительной культуры Санкт-Петербурга и Ленинграда. Да, он достаточно интересно нарисован. Но Градостроительная его роль в некотором смысле превышает его художественную ценность. Для Сергея Владимировича (Макарова) хочу напомнить, какими законами он должен пользоваться. Что же у нас относится к объектам культурного наследия (ОКН), памятникам истории и культуры народов РФ? “…Объекты недвижимого имущества…, возникшие в результате исторических событий,… являющиеся свидетельством эпох и цивилизаций”. Ложная ли это эпоха, тоталитарная ли это эпоха… Но эти объекты являются яркими свидетелями этих эпох, многие из этих объектов являются символами этой эпохи. Помимо лживости хочу напомнить, что у нас был невероятный взрыв фундаментальной науки. Одна из важнейших типологий, которая появилась в Ленинграде — научно-исследовательские институты. Тот же ВНИИБ, то же здание на Хрустальной — это важные представители развития науки в Советском союзе. Даже поэтому эти объекты бесспорно являются ОКНами.
«Тех, кто его ломает институт ракетных войск, нужно преследовать по закону о дискредитации вооруженных сил РФ!»
А.Л.: В этой ситуации меня больше всего поражает, что они пытаются уничтожить институт ракетных войск 1954 года в тот момент, когда наша страна ведет специальную военную операцию! Гарантом защиты нашей страны, ее целостности, незыблемости, ее границ, являются ракеты, разработанные в этом институте. Мне кажется, это является преступлением, которое должно караться по закону о дискредитации СВО. Мы прекрасно понимаем, что если бы не “Кинжалы” и “Калибры”, которые как раз — это и есть институт ракетных войск, в какой ситуации оказалась бы наша страна? Тех, кто его ломает институт ракетных войск, нужно преследовать по закону о дискредитации вооруженных сил РФ!
«Послевоенной архитектуре мы обязаны Петербургом»
О.М.: Что делать в сложившейся ситуации?
В.У.: Все сводится к КГИОПУ. Но это вопрос для СК. А нам нужно формировать общественное мнение. Оно много что значит. Из всего советского наследия наиболее уязвима, как ни странно, послевоенная архитектура. Конструктивизм — бренд выше небес, одно слово пробивает стены. И все, может даже, на мой взгляд, слегка его переоценивают.
О.М.: Здание Школы фабрично-заводского ученичества Ленэнерго на ул. Пугачева сейчас находится под угрозой сноса. Это 1933 год, конструктивизм.
В.У.: Есть проблемы. Что нам делать с КГИОПом, я уже сказал (улыбается). Но конструктивизм осознан как ценность. Триумфальная архитектура 30-х годов стоит сама за себя в силу своего масштаба и заложенного пафоса. С ней сложно спорить. Даже брежневский брутализм сейчас стал модным в некоторых кругах. Такой фрондой по отношению к современному неоклассицизму, не всегда ловкому, часто неуклюжему. А вот послевоенная сталинская архитектура — она выпадает из этой обоймы совсем.
Хотя на самом деле именно благодаря ей мы обсуждаем сохранение Петербурга, эту непрерывную ткань. То, что после войны было принято в архитектурном смысле именно такое решение — заполнить лакуны классическими зданиями, причем скромными классическими зданиями. Можно же было сделать победную архитектуру. Которая бы совершенно изменила образ города. Нет! Послевоенная архитектура не столько лживая, сколько скромная. Это отказ от самовыражения, от себя в пользу восстановления. И тем самым — памятник послевоенной эпохи, памятник восстановления. К нему сложно испытывать другие чувства, кроме уважения. Ему мы обязаны Петербургом, Ленинградом. Тем, что нам есть о чем говорить вообще.
А.Л.: Нужно делать выставки про послевоенное восстановление. Была выставка в Румянцевском особняке — ленинградская архитектура в блокаду. Шедевральная выставка, на которой были показаны проекты времен войны, на которой было показано, о чем они мечтали, что рисовали. Сделать большую выставку про послевоенное восстановление в архитектурном смысле.
Да, конструктивизм — бренд. В Москве — совершенно. Позавчера разговаривал с двумя девелоперами, которые говорят: а чего это у вас конструктивизм никто не сохраняет? У нас на комфин Гинзбурга (Дом Наркомфина, построен в 1928—1930 годах по проекту Моисея Гинзбурга) за такие деньги сейчас продается. И перепродается! И дальше снимается за какие деньги! Потому что все раскручено. Потому что каждый понимает, что жить на комфине лучше чем… Ну или хотя бы иметь там маленькую квартирку. Для кофе.
О.М.: В каких временных границах нужно установить бренд послевоенной архитектуры?
А.Л.: Есть же эта знаменитая речь “О борьбе с архитектурными излишествами”, после которой все кончилось. 1954 года. Знаменитая речь, после которой мы сами знаем, что: мы идем по проспекту Стачек и видим, как всё резинкой стерли с проекта. Карниз сделали, а дальше не доделали.
А.К.: Так вот подвиг ленинградских архитекторов в том и состоит, что несмотря на то, что вышло это распоряжение, здание ВНИИБа, Медсанчасти, Оптического института государственного, они все построены после. Там в основном 57 год. Это подвиг архитекторов, которые смогли отстоять.
А.Л.: Давайте будем честными, архитекторы ничего никогда не отстаивают, когда клиент говорит “баста”. Уж советский архитектор в 59 году, ну что он мог отстаивать? Давайте сказки-то не будем рассказывать! Советский архитектор отстаивал здание ГАИ?! (смеется) Директор института мог здание отстаивать, говоря: “Я хочу с колоннами!”. Но не архитектор. Посмотрите на нынешних архитекторов!
А.К.: Отстаивали! Первоначально директор завода Калинина согласовал более простой проект Медсанчасти. И в чем ее уникальность? В том, что уже в процессе строительства проект усложняется. И вдруг у нас появляется центральный портик, в котором мы видим аллюзии к восточному фасаду Лувра. Благодаря кому это появилось? Ну скорее всего архитектору.
В.Д.: Давайте определимся: мы подходим с чисто историческими критериями — год. Либо эстетическими критериями. Тогда что мы защищаем: среду, ансамбль или другие критерии? Давайте поговорим, что мы защищаем место памяти. В городском масштабе или хотя бы в масштабе отдельной личности, семьи. Давайте разберемся, за что мы выступаем и против чего?
«Возникает ощущение, что КГИОП — иноагент!»
А.Л.: А вы не хотите — за всё? Мы защищаем с одной стороны дом на Хрустальной как градостроительную функцию. С другой стороны, мы защищаем в нем художественное качество. Оно совершенно очевидно есть. С третьей стороны, мы защищаем этот дом как время. Которое там есть. И потому, например, я все время боюсь за ДК Невский, который там дальше.
Возьмите вопиющую ситуацию с Нарвской заставой. Вопрос отложен, но не решен. Это важнейшая задача. Вообще было бы здорово, чтобы те, кто в свое время выступил с экспертным заключением (об отсутствии ценности), теперь выступил с неким апдейтом этого заключения. Эти чудесные домики КГИОП должен поставить под охрану. Это город-сад. Это железно необходимо! 29 год (депутаты принимают закон о выведении довом Нарвской заставы из-под охраны не сейчас, как предлагал губернатор, а в 2029 году) кажется далеко, но за это время может произойти что угодно.
О.М.: 29-й год — условная дата. Все-таки сейчас депутаты от “Единой России” обещают еще до 29-го года скорректировать закон повторно и обеспечить ей охранный статус бессрочно.
А.Л.: “Единая Россия” должна всю эту послевоенную архитектуру защищать в первую очередь! Потому что это пример послевоенного восстановления города после победы над нацистами. И в этой ситуации “Единая Россия” голосует за то, чтобы это отложить до 29 года. А что в 29 году? Что, она перестанет быть архитектурой восстановления города? Это вопрос по всей послевоенной сталинской архитектуре. Потому что это — предмет национальной гордости народа-победителя. Который заключен в нашем генетическом коде.
О.М.: Именно так и считают жители заставы.
А.Л.: А что, остальные считают иначе? Получается, что представители фракции “Единая Россия” в Законодательном собрании не защищают те здания, которые относятся к генетическому коду народа-победителя после войны! И хотят изничтожить то, что было памятником победе над фашизмом. Градозащитники должны обращаться к КГИОПУ через “Единую Россию”. Говоря, кто где сидит, где вредитель! Потому что вообще возникает ощущение, что КГИОП — иноагент. Я совершенно серьезно говорю. Памятники послевоенного восстановления они хотят сносить! Кто они после этого?!
О.М.: Вопрос о сносе заставы встал по инициативе губернатора — это предложено в его законопроекте.
А.Л.: То есть губернатор, получается, хочет снести здания, которые есть пример народа-победителя, которые являются памятником победе в войне! И когда каждый человек получает жилье вместо разрушенного. И тогда получается, что человек, который руководит нашим городом… Что они хотят нивелировать, демонтировать и аннигилировать все, что было построено после великой победы! Это преступно!
Выводы:
Участники сошлись во мнении, что здания на Хрустальной должны быть сохранены и признаны объектами культурного наследия. Однако брать нужно шире: если здания эпохи конструктивизма уже становятся охраняемым брендом, то послевоенная архитектура сейчас наименее защищена. Между тем именно ей мы обязаны сохранением ансамблевости Петербурга. За счет того, что в послевоенные годы при восстановлении города образовавшиеся лакуны были заняты строгими классическими зданиями, а не помпезными, победными, но грубо вторгающимися в ансамбли.
Сейчас в Петербурге признается безусловная ценность дореволюционных зданий. Что совершенно правильно. Но ценность послереволюционной застройки в каждом отдельном случае приходится доказывать. Это огромная проблема городского законодательства. Потому что именно благодаря непрерывности застройки создается уникальная градостроительная ткань города. Таким образом, сейчас перед градозащитниками должна стоять задача не только и не столько защиты старого Петербурга, сколько защиты Ленинграда.